мой моск опять рвет на части. Но это как обычно. Я опять пианая.... От слова пиано? Ээээ))) С музыкой у меня в таком состоянии слабовато. Бляблябля. Написала тут. Ну как бы да. Как бы пусть будет, творчество мое возвращается, но почему только с жутчайшего поххмелья или будучи ужасно пьяной?
Мои мертвые прихдят ко мне не по ночам. У всех есть те, кто нас покинул. Не в смысле бывшие, ну их к лешему. А в смысле – ушедшие, мертвые, неживые. Как ни назови…. Они, точнее она, приходят ко мне утром. Между первой допитой чашкой кофе и первой невыкуренной сигаретой. Преимущественно с похмелья, когда мир так смешно расслаивается на части, когда голова задумчиво гудит и как будто бы даже болит или не болит, не ясно. Когда вчерашний лениво не смытый макияж размазан по подушке и под глазами, когда на руке болтается старый кожаный оберег и мучительно стыдно неизвестно за что. Тогда они, точнее она, приходят. Как раз между кофе и сигаретой. Мы сидим с ней на октябрьском балконе, передаем друг другу тлеющую сигарету, она кажется расстеряно затягивается, как будто не понимает, что с ней и кто она. Что она умерла. И я в это не верю в такие моменты. Мне кажется, что все снова нормально. Все относительно хорошо, что мы вот сейчас одыбаем после очередной веселой попойки, посплетничаем, она тихо усмехнется, расскажет какую-нибудь гаденькую историю, в которую я вляпалась и которой, хоть убейся – не помню (как танцевала с какой-то левой девчонкой и совершенно откровенно целовала ее в засос или залезла в штаны к лучшему другу – божемойктонибудьубейтеменя). Но мы докуриваем. И она уходит. И я понимаю, что она умерла. И что все не очень хорошо. И что я кажется схожу с ума. И что в октябре холодно стоять в одном халате на балконе. И что совершенно замерзли пальцы ног. И что надо бы помыть лицо, позавтракать и идти куда-то там по мелким бытовым делам и проблемам. И что жизнь продолжается. И что ее там больше нет.